Экстрим - Страница 104

104

Шерон тоже казалась озабоченной, однако на этот раз операция с кредитной карточкой прошла без задержек, и уже через пару минут Тереза засунула все бумажки в карман своего нового холщового мешка и для надежности закрыла его на молнию. Затем она проверила время: сценарий Аронвица занял чуть меньше часа. День остался тем же — 3 июня. Удивляясь неразговорчивости Шерон, Тереза спросила ее, в чем дело.

— В городе творится что-то неладное, — объяснила девушка. — Только что по радио сообщали. Нашему персоналу объявили, что не следует покидать пределы здания, пока полиция не скажет, что опасности больше нет.

— Вот и я недавно вроде бы слышала сирены.

— Говорят, по городу рыщет какой-то тип с автоматом. Полицейские выставили у нашего здания свой пост. Говорят, этого придурка недавно здесь видели.

Тереза кивнула, но промолчала. Когда Шерон ушла, она вернулась к компьютерным кабинкам, нашла свободную и положила мешок и сумочку на стул. Секунду подумав, она повернулась и пошла в знакомую уже уборную.

Там она заперлась в одной из кабинок и наконец-то с облегчением заплакала. Кто-то вошел в соседнюю кабинку, попользовался туалетом, помыл руки и ушел, а Тереза все плакала и плакала. Пока эта женщина была рядом, она сдерживалась, старалась не всхлипывать, а теперь снова дала волю слезам.

Но они были всего лишь отголоском настоящего, прошлого горя, и, проплакав навзрыд несколько минут, Тереза взяла себя в руки. Промокнув глаза носовым платком, она здраво рассудила, что в этом горе нет, собственно, ничего нового, что она все это уже проходила, и в гораздо худшем варианте.

А может, не стоило без всякой нужды бередить старую рану? Но нет, сейчас положение принципиально другое: тогда было поздно что-либо делать, а сейчас такая возможность есть. Гроув изменил правила игры.

Большая часть дневного света проникала в помещение сквозь окно в скосе наружной стены, однако напротив него было еще одно окошко, матовое. Немного повозившись с защелками, Тереза открыла его и выглянула наружу. Прямо напротив торчал выступ главного корпуса, но если высунуться из окна, был виден небольшой участок Уэлтон-роуд.

Вдоль шеренги припаркованных автомобилей, среди которых был и темно-красный «монтего», тянулась оранжевая ленточка полицейского кордона. Рядом с машинами никого не было, а все окна и дверцы «монтего» были закрыты. Чуть поодаль спиной к Терезе стоял полицейский в бронежилете и с автоматом в руках; судя по движениям головы, он раз за разом методично окидывал взглядом улицу. Никакой другой активности не замечалось. Тереза знала, что здешняя полиция будет придерживаться тех же правил, что и американская: если известно или хотя бы есть подозрение, что в машине могут находиться оружие, боеприпасы или взрывчатые вещества, — пальцем ее не трогай.

Тереза закрыла окошко, вышла из уборной и вернулась в компьютерную кабинку. Там она ввела свой новый членский номер, и после недолгой паузы компьютер начал процедуру запуска. Немного поморгав, он высветил главное меню. Тереза взялась за мышь и задумалась, пытаясь решить, что же делать дальше.

Терезе вспомнилось одно ее давнее решение: знать об Аронвице как можно меньше. Он явился из неизвестности, чтобы отнять у нее человека, в котором была вся ее жизнь, и должен был, по справедливости, снова уйти в неизвестность. Опыт работы в Бюро не раз ей показывал, как внимание средств информации делает преступников своего рода знаменитостями, хотя за душой у них только и есть что крысиная злоба, подлость, жестокость и невероятное, космическое убожество. Попадание в список десяти наиболее разыскиваемых преступников, регулярно составлявшийся Бюро, было для многих из них желанным символом статуса, чем-то вроде номинации на «Оскара». Терезе не хотелось, чтобы Аронвиц стал такого рода знаменитостью, даже и после смерти. Однако единственное, что могла она сделать в этом отношении, это вычеркнуть его из своей жизни. Она принципиально и последовательно отказывалась что-либо о нем узнавать, она не знала, кто он и откуда, не пыталась понять — тем более простить — то, что он сделал. Путем больших стараний ей удалось так и не узнать, как он выглядел.

В те недолгие дни, когда эта история гремела, на экранах телевизоров и на страницах газет регулярно появлялась арестантская фотография Аронвица из архивов арканзасской полиции, Тереза ни разу на нее не взглянула. Предчувствуя, что сейчас ее покажут, она отводила глаза от экрана, а если открывала газету, где было его лицо, то рефлекторно дефокусировала взгляд так, что не видела ничего, кроме расплывчатого пятна.

Но совсем уберечься было нельзя, и через какое-то время беглые случайные взгляды дали ей некоторое о нем представление. Она знала, что он молод или моложав, что у него светлые волосы, широкий лоб и маленькие глаза. Однако она пребывала в уверенности, что никогда не узнала бы его в лицо и не смогла бы это лицо описать.

Могла ли она подумать, что он выглядел в точности как Джерри Гроув?

Либо хуже того — что он и есть Джерри Гроув?

Ну как это может быть? В тот день, день выстрелов, трупов и крови, Гроув находился в Булвертоне. Снова точный исторический факт. Этот факт не подлежал никаким сомнениям, чего никак не скажешь о сценарии. Сценарии были рукодельными конструктами, в них программисты воссоздавали события, пережитые, запомненные или описанные с чужих слов другими людьми. Полные дыр и огрехов, они целиком зависели от людей, в них включавшихся, они были подвержены кроссоверу, в них присутствовали лишние куски, иногда — лишние куски, пришпиленные в нарушение всякой логики. То, что в сценарии Энди появился Джерри Гроув, подменивший собой Аронвица, было диковинным плодом работы сценаристов, а не изложением того, что случилось в действительности.

104