Экстрим - Страница 84

В большинстве официальных сообщений и репортажей говорилось об оружии, из которого Гроув стрелял. Кое-где упоминалось оружие, найденное в украденной машине. Однако никто не удосужился сопоставить два этих момента. Здесь ощущалась некая смутность, уклончивость, инстинктивное нежелание воспринять идею, что возможны противоречия между двумя наборами объективно установленных фактов.

Тереза чувствовала, что и суть проблемы, и возможные подходы к ее разрешению постоянно от нее ускользают, слишком уж многого она не понимала. Глаза у нее совсем слипались, этому не мешали ни сквозняк, продувавший вагон, ни малоприятная тряска.

На станции Робертсбридж поезд надолго застрял. Ни дежурный по станции, ни кто-либо еще не снизошли до объяснения причины. На поезд навалилась холодная промозглая ночь. Двое рабочих медленно шли по платформе, посвечивая фонариками куда-то вниз, на колеса. Впереди, в голове поезда, кто-то говорил с машинистом — а может, и не с машинистом. Голоса Тереза слышала, но слов разобрать не могла. Двери вагона захлопнулись. Внизу, под полом, запустился генератор. Тереза сжалась от ужаса, что сейчас объявят — поезд, мол, сломался и дальше не пойдет. Был уже второй час ночи, и ей отчаянно хотелось спать. Слишком уж долгий выдался день. В конце концов, к величайшему ее облегчению, поезд дернулся и начал набирать ход.

Все эти дни она думала о Гроуве, особенно после того, как рискнула войти в сценарий того трагического дня.

Это было невозможно забыть. Его мысли ощущались ею как горячее, прямо в лицо, дыхание неприятного, назойливого чужака. Как отстраниться от того, в чью голову ты залез? Это было погружение если не в ад, владыка которого, по мнению многих, завладел душою Гроува, то в глубоко несчастный, ущербный разум, запутавшийся в пустячных страхах, пустячных желаниях и столь же пустячных позывах к мести. Гроув был и нормален психически и безнадежно болен — злой и опасный, как загнанная в угол крыса, социально неполноценный, живущий вне логики здравого смысла, склонный к насилию, абсолютно непредсказуемый, насквозь, как губка, пропитанный ненавистью, никем не любимый и никого не любящий.

Его сознание было так беззащитно, так обуяно яростной, вопиющей никчемностью, что воздействовать на него мог любой, пусть и самый незначительный фактор. Чтобы устроить в сценарии Гроува эндогенный кроссовер, Терезе было достаточно ненадолго в него войти.

Там, в коридоре, Митчелл говорил с ней так, словно она уже устроила кроссовер. В действительности она никак не могла этого сделать.

«В действительности…»

Эти слова повторялись раз за разом. Но действительность, она же реальный мир, была не более чем гипотезой, и притом весьма сомнительной.

За последнее время Тереза узнала, что существуют смежные реальности, и пришла к мысли, что некоторые из них могут пересекаться, а сегодня во время прогулки к ней пришло понимание того, что именно так и было с Джерри Гроувом: своими действиями он породил кроссовер.

Ну а после всех событий — в какой же из этих реальностей живет она теперь? В той, где Гроув забыл свое оружие в украденной машине, или в той, где он вернулся к машине, забрал из нее оружие и пошел в центр города?

Ответ был — и в той и в другой, на что намекало и странное помутнение памяти. Кроссовер, так беспокоивший Митчелла, уже состоялся. Но кто его устроил — Гроув или она?

Терезу неумолимо клонило в сон, мысли кружились в ее голове, повторялись и путались. Середина ночи не лучшее время, чтобы думать о столь тонких материях. А еще она боялась доводить свои мысли до конца, делать выводы.

В конце концов с опозданием на двадцать пять минут поезд остановился в Булвертоне. Тереза почти с сожалением покинула насиженное место и вышла на безлюдный, тускло освещенный перрон. Она шла по ночным улицам быстрым шагом, с одной лишь мыслью в голове: поскорее лечь спать.

Она проникла в гостиницу с помощью мастер-ключа, который дала ей Эми, и тихо, почти на цыпочках дошла по освещенному одинокой лампочкой коридору до лестницы. Ступеньки скрипели, грозя разбудить всю гостиницу. Войдя в номер и закрыв за собой дверь, она на мгновение почувствовала себя школьницей, которая потихоньку, чтобы не будить родителей, прокралась к себе домой.

Глава 31

Утром, уже по дороге на завтрак, Тереза почувствовала: что-то в гостинице изменилось. Проходя мимо Никовой конторы, она сообразила, в чем тут дело: по утрам там всегда играло радио, а сегодня оно молчало. В этом крошечном отклонении от заведенного порядка было нечто тревожное.

В столовой четверо молодых американских программистов оккупировали самый дальний от входа столик; вошедшую Терезу они проигнорировали — как и всегда. Одна из женщин читала «Инвестор кроникл», а свободной рукой ритмично сжимала кистевой эспандер; вторая была в тренировочном костюме, с широкой махровой лентой на голове и полотенцем на шее. Кен Митчелл говорил по мобильнику, а его дружок что-то вбивал в наладонник. Перед каждым из них был непременный их завтрак, приготовленный из неких восточных бобов, взращенных без применения минеральных удобрений и антибиотиков и содержащих высокий процент клетчатки (Эми заказывала их по почте из Голландии за жуткие деньги), но никто ничего не ел.

Тереза села на свое обычное место. Кен Митчелл вызывал у нее раздражение, а вместе с тем и любопытство. Он ее словно не замечал — ну вот, к примеру, сегодня, сидит, повернувшись спиной, и никак не реагирует — и хотя она абсолютно не намеревалась иметь с ним впредь что-либо обшее, ей не нравилось, что он смотрит на нее как на пустое место.