Тереза поднесла стакан к губам и отпила; звяканье кубиков льда напомнило Нику бар в Сент-Луисе, где он был несколько лет назад, когда проводил отпуск в Америке. Был самый разгар лета. Жара, духота, а в баре — кондиционированная прохлада, в высоких стаканах позвякивают кубики льда. Огромная страна каждодневно поглощала огромное количество льда, тратила чертову уйму энергии для того лишь, чтобы заморозить воду, чтобы напитки лучше освежали, чтобы пить их было приятнее. Те три дня, что Тереза прожила в «Белом драконе», они по необходимости делали вдвое больше льда, чем обычно. Каждый день засовывали в морозильник две дополнительные формочки, чтобы американская постоялица не осталась ненароком без замороженной воды.
— Ну, так что? — спросила она, опуская стакан. Виски придал ее манерам бесцеремонность, почти агрессивность. — Вас это волнует?
— Да, и тоже очень. Пожалуй. Я как-то не думал об этом в такой плоскости.
— Приходите понемногу в себя?
— Начинаю приходить, так будет точнее.
— Послушайте, если вас будут спрашивать, что я здесь делаю, говорите, что я вроде как историк.
— А вы правда историк?
— Вроде как, — пожала плечами Тереза и на мгновение задумалась, глядя невидящими глазами на бексхиллцев, хохотавших над какой-то шуткой. — Я все время забываю, через что все вы здесь прошли. Вы когда-нибудь слышали о городе Кингвуд-Сити, штат Техас?
— Нет, никогда.
— А я до последнего времени не слыхала о Булвертоне. В этом мы с вами сходимся, если даже ни в чем другом.
— А что, этот Кингвуд, там тоже было вроде как у нас?
— Кингвуд-Сити. Точно то же самое.
— Стрельба? И у вас там кто-нибудь погиб?
— Энди. Мой муж. Его звали Энди Саймонс, он работал на федеральное правительство и погиб в городе Кингвуд-Сити, штат Техас. Вот почему я здесь, в Булвертоне, Восточный Сассекс, — потому что какой-то долбаный ублюдок застрелил самого дорогого для меня человека.
Тереза опустила лицо, протягивая одновременно Нику стакан с чуть подтаявшими кубиками льда. Ник понял без слов и опять налил ей двойной виски.
— Спасибо, — пробормотала Тереза.
Она снова взглянула на Ника, но теперь ее глаза не гипнотизировали, они приобрели мутноватый блеск, хорошо знакомый любому, кто когда-либо работал за стойкой и с нетерпением ждал, когда же придет час закрытия. Ник не думал, что Тереза опьянеет так быстро. Пока она аккуратно, сосредоточенно доливала стакан содовой из сифона, он записал на ее счет цену очередной выпивки.
— Так вы хотите поговорить обо всем этом? — спросил Ник.
Как ни крути, а он был бармен, человек, по роду своих занятий привыкший сочувствовать пьяным и безутешным.
— Да в обшем-то, мы уже поговорили.
Сомнительного возраста мальчишки повставали с мест, безжалостно царапая пол стульями, и всей своей буйной компанией проследовали на выход. Опустевший столик был заставлен пустыми стаканами и завален пакетиками из-под закуски. Над переполненной пепельницей столбом поднимался дым. Ник вышел из-за стойки, смел со стола грязь, залил водой дымящуюся пепельницу и перетаскал посуду в стоящую под стойкой раковину; только-только он начал ее мыть, как в баре появилась Эми.
— Хочешь, я подменю тебя? — спросила она, мельком взглянув на Терезу.
— Да нет, не надо, я же скоро закрываю.
Ник разогнул спину и повернулся к Эми; она поманила его в дальний конец бара.
— Как там миссис Саймонс, с ней все в порядке? — Голос Эми был еле слышен за музыкой, гремевшей из автомата, мальчишки оставили после себя и этот мусор.
— Миссис Саймонс выпила уйму бурбона, но ей, слава богу, не слишком далеко идти домой.
— А если она вырубится, ты отнесешь ее на руках?
— Да отстань ты от меня с этой чушью, — раздраженно отмахнулся Ник. — Я думал, ты уже легла.
— Я за сегодня не слишком устала. И мне было слышно, как ты тут все время болтаешь.
— Послушай, я же просто бармен, которому каждый клиент норовит излить свои беды.
— Так у нее они что, тоже?
— А у кого их нет?
— Как-то так получается, что, когда я стою за стойкой, она сюда не заходит, ни разу такого не было.
— Может быть, ей легче раскрывать душу перед мужчинами.
— Ну и чего же она там тебе такого нараскрывала?
— Слушай, Эми, давай отложим этот разговор, ладно?
— Она ничего не слышит.
— А зачем ей слышать? Ты ведешь себя так, что любой дурак поймет.
— Я бы и не хотела, да вот приходится.
Голос Эми звучал все громче, поэтому Ник протиснулся мимо нее и вышел из-за стойки. Подойдя к автомату, он щелкнул тумблером, укрытым на задней его панели, и музыка резко смолкла.
— Если ты закрываешь, нужно сперва поменять «гиннесовский» бочонок.
— Неохота, я лучше слазаю в подвал завтра утром.
— Ты же вроде всегда говорил, что «Гиннес» лучше ставить вечером.
— Я сделаю это утром.
Эми пожала плечами и вышла в дверь, которая вела из бара в гостиницу. Ник с ужасом думал, какую сцену она ему сегодня закатит. Он знал Эми уже многие годы, но все еще не мог до конца ее понять.
Тереза Саймонс допила очередную дозу; теперь она сидела на табуретке прямо, как по отвесу, чуть-чуть касаясь стойки ладонями.
— Я верно слышала, что вы закрываетесь? — спросила Тереза.
— Вас это не касается. Вы постоялица и можете пить здесь хоть до утра.
— Премного благодарна, мистер Сертиз, но это не в моем стиле.
— Ник, — поправил Ник.
— Ну да, мы же договорились. Не в моем стиле. Ник. Кой черт, я и бурбон-то этот не слишком люблю. Вот Энди, тот правда его любил. Я начала пить бурбон исключительно из-за него, не решалась сказать, что мне не нравится. До того я пила пиво. Вы же, небось, наслышаны, какое у нас, американцев, пиво. Вкус у него такой, что лучше не надо, вот мы и пьем его ледяным, чтобы вкуса совсем не чувствовалось. Поэтому такие, как Энди, пьют лучше бурбон. Да он и пил-то не слишком много. Говорил, что должен всегда иметь ясную голову, а то лишится значка.